Для себя, наверное, отрывок из послесловия "Ночевала тучка золотая" Приставкина. послесловие написано не им, рецензия, что ли или разбор написанного, а отрывок просто больно бьёт пониманием, что всё то же самое.
читать дальше
...
Позорно привычное "чечмек" служило спасительным для солдата. На
политзанятиях ему втолковывали про дружбу народов. Но как было самому себе
объяснить, что один из народов, составляющих неделимо дружную семью, -
изменник?.. Это не народ, приходилось думать ему, это "чечмеки". Человек,
открывший существование народов-изменников, слыл специалистом по
национальному вопросу. Был он также специалистом в языкознании, экономике,
военном деле и т, д. Но свое открытие, касавшееся народов-ренегатов,
почему-то не афишировал. Однако оно и без того оседало в головах нелепым и
небезопасным вздором, оскорбительными кличками, "теориями" о "национальной
вине", "национальных болезнях" и т. д...
Нет ли в том противоречия: отвергая "национальную вину", признавать
коллективную ответственность? Нет. Вина понимается как категория
юридическая, ответственность же в данном случае - категория нравственная.
И ещё вот это
...
В гневных строчках, посвященных директору-жулику, встречается слово,
употребленное вроде бы не совсем по адресу, - "наполеончик". Но брошено оно
неспроста и уж никак не в ослеплении. В него вложен смысл, доходящий до нас,
уже когда мы читаем последние главки. Одна из них начинается встречей в
бане, в Лефортове, продолженной в стекляшке неподалеку, где всласть, со
смаком попарившиеся, вполне крепкие пенсионеры балуются пивком и ведут
откровенные разговоры, благо чувствуют себя среди своих, узнают друг друга с
первого взгляда, понимают с полуслова.
Описана эта встреча с холодной яростью, когда все замечается и всяко
лыко в строку; и не символы нужны повествователю, а сами "наполеончики",
живущие своими "Аустерлицами", ни о чем не сожалея, ни в чем не раскаиваясь,
неизменно уверенные в своей правоте и правоте того чей приказ они ревностно
исполняли в кавказских боях. Нет, не с немцами, прорвавшимися к Клухорскому
перевалу и Новороссийску, - с безоружными ингушами и чеченцами.
"Всех, всех их надо к стенке! Товарищ Сталин знал, за что стрелял! Не
добили мы их тогда, вот теперь хлебаем".
Откуда это настороженное внимание писателя к речам, прозвучавшим за
пивной кружкой?
Сорок лет жгла его память о детском доме - вначале подмосковном, потом
- кавказском. Начни эта память ослабевать, пенсионеры из стекляшки с пивными
автоматами ее бы оживили. И все-таки тревога, рожденная собственной памятью
о прошлом и воспоминаниями пенсионеров о том же прошлом, - это тревога о
будущем. Настоящий писатель не садится за стол, обратясь затылком к
завтрашнему дню. Мысль А. Приставкина вызревала давно и теперь отлилась в
исповедально-обличительные слова, раскрывая опасность замшелых
"наполеончиков". Они не смеют пожаловаться на отсутствие наследников. Среди
наследников попадаются и притаившиеся, терпеливо надеющиеся на свой час, и
воинственно откровенные, вроде, скажем, Обера-Кандалова из айтматовской
"Плахи", все тем же именем творящие свои новые злодейства.
Откуда их живучесть, неколебимая уверенность в давней, нынешней и - вот
что поразительно - будущей правоте?
С горестной задержкой ищем мы ответ на этот вопрос, начиная сознавать
размеры опасности, не укладывающейся в период, отведенный для нее задним
числом, в надежде, будто достаточно такой период снабдить соответствующей
рубрикой, и все дурное останется позади.
"А ведь, не скрою, - пишет А. Приставкин, завершая рассказ о
пенсионерах из пивной, - приходила, не могла не прийти такая мысль, что
живы, где-то существуют все те люди, которые от Его имени волю его творили.
Живы, но как живы?
Не мучат ли их кошмары, не приходят ли в полночь тени убиенных, чтобы о
себе напомнить?
Нет, не приходят.
Поиграв с внучатами, они собираются, узнавая друг друга по незримым, но
им очевидным приметам. Печать, наложенная их профессией, видать, устойчива.
И сплачиваясь, в банях ли, в пивных ли, они соединяют с глухим звоном
немытые кружки и пьют за свое здоровье и свое будущее.
Они верят, что не все у них позади..."Не только в банях и пивных, и не
только те лишь, кого могут, но не мучают тени убиенных. Кем, скажем, на
склоне лет стал солдат-охранник, в чьей молодой еще голове перемешались
понятия "дружба народов" и "чечмек"? Какую веру он старался привить своим
детям?
А мемуары, повести, статьи, где соблюдается никого не обманывающее
"равновесие", призванное изобразить авторскую бесстрастность и скрыть тоску
по "твердой руке"? Кстати, авторы эти тоже безошибочно узнают друг друга по
им очевидным приметам. Впрочем, приметы очевидны не только им...А сама книга жуткая достаточно. Про переселение народов. Но да, хорошо, что мама её мне посоветовала.
@музыка:
lake of tears – forever autumn